На улице было пасмурно. Стояла самая макушка лёта, а тепла уже не было с неделю. На душе у Митьки было так же пасмурно и холодно. Самое время для купания, а в воду не влезешь: зябко. С утра Митька не мог себе придумать занятие и тоскливо глядел из окна, как холодный ветер гнет и качает молодую черемуху возле калитки. Читать тоже не хотелось: все книжки с этажерки были уже прочитаны, да и было их там штук 5 или 6. Читать Митьку научил дед, и пока тот был жив, заставлял внука из-под палки прочитывать по 10 страниц в день. Особого желания самому взяться за книгу за Митькой не замечалось.
И тут мать, видать, тоже тосковавшая по теплу, позвала его помочь перебрать старые вещи на чердаке. От нечего делать тот согласился, но полез наверх без охоты. А зря... Мать брала одну вещь задругой в руки и разглядывала, ощупывала. Иной раз улыбалась. Хоть бы рассказала чего! Митьке хотелось ее послушать, но она молчала, откладывая одни вещи в нужную кучу, другие, что на выброс, скидывала вниз или складывала у выхода с чердака.
Митька просто доставал иную вещь из угла и отдавал в руки матери. Дело делалось, но особого интереса не вызывало. И тут мать заслышала окрик и стала спускаться вниз. Пришла соседка, тетка Маша. Митька хотел тоже спуститься, но мать уже с лесенки крикнула:
- Не спускайся! Я на минуточку...
Минутка тянулась и тянулась, и Митьке ничего не оставалось, как продолжать осмотр вещей одному. В углу стоял большой плетеный сундук, покрытый сверху почему-то почти истлевшим одеялом. Митька стряхнул одеяло на пол и открыл крышку сундука. Там тоже оказалось какое-то барахло, но в углу стопкой лежали книги, связанные бечевкой. Митька с кряхтением и натугой поднял стопку со дна и перенес через край сундука. По завязке было ясно; так увязать книги мог только, дед. У него и ладно получалось, и узелки на бечевке приметные. Вроде крепкие, а потянешь за кончик - все и развяжется. И ногтей ломать не надо.
Верхней лежала книга в толстом переплете. Митька даже и открывать ее не стал: небось, без картинок? А вторая книга была вовсе без обложки, но прочно сшитая и с картинкой прямо на верхней уцелевшей странице. Митька сел возле крохотного окошка на кучу тряпок и начал читать. Читал он все с большим и большим интересом. Наконец он встал, пересел на место поудобнее и прислонился спиной к какому-то ящику. Спина сразу заныла, наткнувшись на твердое, и пришлось подобрать с пола то истлевшее одеяло, которое он поначалу спихнул в сторону. Спине стало мягко и удобно, и Митька продолжил свое чтение.
Это были рассказы. Небольшие, на две-три страницы, но ужасно интересные. Одно только было непонятно: почему рассказы? Самые настоящие сказки. И незнакомые вовсе. Митька читал и читал, и только один раз, подняв глаза от книги, подумал: «Вот дед бы порадовался!» Сам, без понуждения прочитал Митька свою дневную норму, десять страниц, но книги не отложил.
После каждого рассказа Митька опускал книгу на колени и глядел в угол. Надо было подумать. Взгляд его все время упирался в рамку старого зеркала. Стекло в нем было мутным, с радужными разводами. Все, что отражалось в этом зеркале, было каким-то уродливым и нечетким. Так чтение текло и текло, а мать, видно, и не торопилась возвращаться на чердак. Ну, и ладно... Митьке и тут хорошо с этой старой и потрепанной книжкой без обложки...
Какое-то странное дребезжание заставило Митьку отвести глаза от строчек и глянуть в угол. Зеркало было словно освещено изнутри. Ни стены, ни кучи барахла в нем уже не было видно. Просто - свет! Митька отложил книгу на стопку других и двинул в угол. Отражение себя самого он увидал, но что-то странное было в нем. Митька даже не сразу сообразил что. И только приглядевшись к отражению своего лица, он догадался. Тот, в зеркале, шевелил губами, будто что-то говорил. Дребезжание - это и была его речь... Митьке стало малость не по себе, и он провел рукой по лбу. Тот, в зеркале, почему-то этого не сделал, и все продолжал говорить, говорить...
Митька стал прислушиваться к этому дребезжанию и вскоре стал разбирать некоторые слова. Но понять, что хочет от него его собственное отражение, было выше его сил. Митька сообразил. Он округлил глаза, показал обеими руками на свои уши и развел руками. Тот, в зеркале, сразу понял, что Митька его не слышит и не понимает и прекратил дребезжать и рот разевать. Зато взял и... заплакал. Молча. Просто стоял и размазывал слезы по лицу...
Отходить от зеркала теперь и оставлять свое собственное отражение в таком плачевном состоянии Митьке было неловко. И тут он протянул руку вперед и... погладил отражение по плечу. Рука уперлась в стекло. Но тот, что в зеркале, сразу понял, что его хотели пожалеть или утешить, и быстро вытер рукавом глаза. Следующее, что он сделал, повергло Митьку в изумление...
Тот, из зеркала, протянул руку к Митьке и рука, пройдя насквозь стекло, зависла возле Митькиного лица. С опаской Митька поднял свою руку и коснулся руки того, кто в зеркале. Рука была человеческая, теплая. Но грязная. И тут, вроде, та рука потянула Митьку к себе... Митька сделал вперед только один шаг и сразу оказался за рамкой. Пришлось только наклонить голову, чтобы не врезаться в нее лбом. Там, за рамкой, тоже был чердак. Тот, кто в зеркале, был одет так же, как Митька, и вещи были разложены на кучки, будто их только что перебирали.
- Знаешь, как обидно, когда тебя не слышат и не понимают? - спросил тот, кто был в зеркале. По его лицу были размазаны слезы пополам с грязью. Голос у него был теперь самый обыкновенный, без дребезга.
- А ты чего тут делаешь-то? - задал какой-то несуразный вопрос Митька только чтобы услыхать свой голос. Голос был его собственный, Митькин, только какой-то робкий.
- Так с матерью вещи на чердаке перебирали... - пояснил тот, кто был в зеркале, и вдруг спросил. - А тебя тоже Минькой звать?
- Почему - тоже? - не понял Митька.
- Потому, что я тоже Митька, - пояснил тот и улыбнулся. Улыбка получилась какая-то кривая. Видать, недавние слезы еще помнились.
-А чего ты ревел-то? - спросил Митька и понял, что надо бы как-то помягче... Но тот не обиделся и пояснил, очень просто:
- Дедушка оставил мне стопку книг. Думал: подрасту - почитаю. А книги эти оказались у тебя... Вон, ты уже часа полтора одну читаешь. А это ведь моего деда подарок...
- Так это мой дед связал эту стопку. Завязки-то его! - возразил Митька. Но тот, кто был в зеркале, не успокоился:
- Может, конечно, и тебе дед книжки оставлял. Только ты их досель никогда не видал. Ведь правда? - спросил тот Митьку.
- Правда-то оно правда, да только как они могли, книжки эти, от тебя ко мне перейти? - не понял Митька.
- Да так же, как ты ко мне перешел. Через зеркало... - Пояснил тот и грустно улыбнулся. - А они мне знаешь, как дороги? Это ведь дед меня по ним учил читать. Он, знаешь, какой строгий был? Он мне по десять страниц...
- Да знаю я!... - прервал Митька свое отражение. - По десять страниц в день заставлял читать. А ты мухлевал: через строчку-две читал. А когда дед заставлял пересказывать - врал...
- Да ты что?! - у того, кто был в зеркале, глаза стали с полтинник. - Ты что? Он больше десяти страниц в день мне не позволял читать! Потому, что глаза у меня больные, в них муть! То вижу, то пеленой застилает...
Митьке стало как-то не по себе. Ты гляди: его самого дед заставлял, а этому больше читать не позволял... Нет, разница между ними все же есть. Вот, и с глазами у того не в порядке.
- Ну, и много ты этих книжек прочитал? - спросил Митька, чтобы как-то замять возникшую неловкость.
- Да в том-то и дело, что и много, да не все... А хочешь, я тебе свои книжки покажу? - вдруг спросил тот, кто был в зеркале. - Только вниз с чердака спуститься надо... Да ты не бойся! Мамка из дому ушла, ее тетка Маша, соседка, обновки свои глядеть повела. Это часа на два, не меньше...
Спустились они с чердака гуськом: сначала - хозяин, потом - гость, то есть Митька. В избе было все так, словно в его собственной, только чуть темнее что ли. Все вещи стояли по своим местам: и стол, и лавки, и образа в красном углу. Только книжки стояли не на этажерке, а лежали в сундуке. Митька взял в руки одну книжку и открыл первую страницу... Все буквы в книжке были написаны наоборот, и прочитать Митька не смог ни строчки.
- Так тут все буквы наоборот написаны!
- Не наоборот, а как в зеркале... - пояснил тот, кто был в зеркале.
И тут Митьку осенило:
- Вот видишь! Твои-то книжки иначе написаны. А мои - как надо! Я ведь читал одну, пока ты в зеркале не задребезжал.
- Верно! Как же я не догадался?.. Значит, те книги - твои? А где же тогда мои?
- Постой-постой! - Митька задумался. - Они где у тебя лежали-то?
- Где-где? На чердаке, в плетеном сундуке. Где ж еще?
- А ну, пойдем, глянем! - Митька ринулся вновь к лесенке на чердак, но тот его остановил:
- Да нет их там! Что я, слепой что ли? Нет, понимаешь? Нет! - он уже опять чуть не плакал.
- Нет-нет... Может, мать куда переложила? - предположил Митька, вселяя в того какую-то надежду.
- Мамка не перекладывала. Я уж у нее спрашивал...
- Ну, значит, бабушка куда сунула... - Митька все еще пытался успокоить того, который был в зеркале.
- Какая бабушка? - не понял Митьку тот.
- Ну, какая? Такая! У тебя бабушка-то есть? - Митька давно уже примирился с тем, что у того, который был в зеркале, все было, как и у него самого.
-- Да нет у меня никакой бабушки... - растерялся тот. - А у тебя что, есть что ли?
- Есть!.. - теперь растерялся сам Митька. - Баба Прасковья...
- Ну вот, значит, не такие уж мы одинаковые. - Сказал с огорчением тот. - Моя бабушка Прасковья еще в молодые годы соседнему барину была продана нашим-то барином.
- Кем-кем? - не понял Митька. - Каким таким барином?
- Ты что, не знаешь, как людей продают? Мы - люди подневольные: барин захочет - купит, захочет - продаст, а то и обменяет на лошадь аль собаку породистую...
Митька стоял и лихорадочно соображал: как же так можно? Живого человека - продать? Что они, рабы, что ли?
- Ну да! Рабы!.. А у вас барин что ли другой? - не понял тот, кто был в зеркале.
- Так барин-то есть, только... Крепость-то, считай, сорок лет назад отменили. - Митька говорил уверенно, но тот, другой, его не понимал.
- Как так отменили? Кто?
- Так государь император!.. Народ теперь у барина по найму работает. А так, чтобы купить-продать - того нет.
- Ну верно... Зеркалу-то этому, считай, лет шестьдесят. Вот на столько мы с тобой разнимся. Меня самого в прошлом году хотели обменять на охотничью собаку, да мать в ноги барину упала. Не нашему барину: тот бы не пожалел. А этот пожалел: собаку пожалел за слепого мальчонку отдавать. Мать-то сразу ему про мою слепоту сказала. Ну, тот сразу и на попятную. Свою собаку на меня менять не захотел. А мамку мою наш барин потом на заднем дворе приказал выпороть. Она с месяц потом пластом лежала. Я уж сам выхаживал. Но, видишь, меня спасла.
-А чего ж рядом не было отца? Он мамку отбить, что ли не смог? - посетовал Митька.
- Так мой папка уж два года как замерз... Послал его барин к соседу своему, хорошовскому барину, ящик наливки отвезть, а послал в самую метель. Ну, отец наливку-то свез, а потом и сбился с пути. И замерз... Мамка тогда все ноги барину нашему обцеловала: просила - умоляла, чтобы он кого на встречу послал с фонарями. Может, отец бы свет увидал, да и выбрался на дорогу. А барин тогда мамке сказал: «Из-за одного раба я не собираюсь еще пятерых терять!» Ну, и не послал никого. А нашли отца дня через три, когда мести кончило. Он, считай, возле самой нашей деревни и замерз...
- Ну и злой же у вас барин! - подивился Митька.
- Да он не злой!.. Он под праздник всем подарки дарит: бабам - решето аль косынку, мужикам - водку да махорку, ребятишкам - конфеты аль пряники. Он под Рождество по деревне на саночках едет - ребятишкам сладости и кидает. Мне в прошлый год досталось две конфеты и денежка. Мать сказала: три копейки! Деньги я мамке отдал, а пряник мне мамка дала. Она тоже тогда на улице была, вот и подняла для меня.
- Стой! - вдруг вспомнил Митька. - Ну, а брат Егор у тебя есть?
- Был... Только он еще маленьким помер, горло у него опухло, ну, он и задохся...
-А аптекарь, что ли, не помог? - посочувствовал Митька.
- А кто это? - не понял его тот, кто был в зеркале.
- Ну, кто вас лечит-то? Микстуру дает.
- Так бабка Михеиха и лечит: отвары дает, ежели, конечно, ей десяток яиц снесешь, - пояснил тот. - Так здоровый человек и так не помрет, а больному - как Бог даст. Помирают, конечно, много, но больше - старики от старости, либо младенцы от болезни. Вот мамка года два назад как хворала?! Думал, уж все. Конец! Ничего, Бог миловал... Она тогда прознала, что после смерти отца хотят ее в имение барское прислугой взять. Ну, и напугалась... Меня-то ей бы пришлось на чужих людей оставлять. А она меня любит. Жалеет. Вот она взяла да кипятком себе на голову и плеснула. Волоса сразу с головы попадали, и спину здорово обварила. Она ведь за глаза боялась, потому назад себе и лила. Да, а волоса все сразу попадали. Она теперь в платке ходит, но и на лбу метины остались. Кто ж ее такую-то в барский дом возьмет? Вот и живем...
Это ведь мой дед, царство ему небесное, мамке подсказал. Она его просила самого кипятком на нее плеснуть, да он не смог. Плакал, а в руки горшок не брал, с кипятком-то, он после этого и сам захворал да и помер. Вот от него мне памятка и осталась: меня грамоте научил да книги оставил. А я их потерял...
Митька слушал рассказ, и внутри у него от жалости прямо все ныло... Чтобы отвлечь того от новых слез, Митька спросил:
- А кто деда-то твоего грамоте обучил?
- Так он у прежнего барина денщиком на войне был... Вот тот ему буквы и показал. А уж читать он сам потом навострился: работать-то он с одной рукой не больно годился, а барин старый его жалел... И книжки барин ему давал. А вот я их потерял.
- Ну, заладил, потерял-потерял! - Митька и рад был бы ему помочь, а как? - Ну, пойдем тогда вместе искать! Аида, на чердак!
... Книги нашлись под ворохом старых тряпок. Митька еще подивился: куда столько решетов-то? Их штук десять, ежели не больше, на чердаке валялось. А тот, кто в зеркале был, объяснил: так барин, считай, каждый год дарит бабам такое решето. Уж у всех на деревне их завались! Может, из крестьян кто оброк решетами отдает? А барин добрый их бабам дарит на праздники. А книги? Книги, были тут совсем не те, какие Митька в своем сундуке нашел. Не было среди них ни книжки толстой, в переплете, ни той, что с рассказами. А что за книги - пойди, узнай! Ни одного названия Митька не смог прочитать. Лишь одно его подивило: среди этих книг штук пять были руками писаные: да-да, и буквы, и рисунки... Хотел Митька про эти старинные книги порасспросить, да тут голос матери заслышался:
- Митька! Митька! Спускайся с чердака! Обедать будем... Ты там не заснул?
- Это мамка моя! - Сказали оба Митьки одновременно и рассмеялись. Чья уж мамка и кого кликала - пойди, пойми! Но пришлось им друг с дружкой прощаться.
И этому Митьке через рамку к себе на чердак возвращаться... Митька оглянулся на того в зеркале и почему-то поднял руку. Тот, кто был в зеркале, тоже поднял руку и также грустно улыбнулся. Все же трудно друг друга оставлять. Уж как-то сдружились...
И тут Митька вновь услышал мать:
- Митька! Да проснись же ты! Уморила я тебя? Да все тетка Мария: пойдем да пойдем обновки глядеть... Ну, ладно, вставай! Пойдем вниз...
Мать подняла с полу выпавшую из рук заснувшего Митьки книгу и спросила:
- Чего такую рухлядь-то читаешь? Вон, даже корочки на ней нет...
- Эх, мамка! Ничего ты не понимаешь! Через такую книгу я то узнал, о чем сам век бы не услыхал... Знаешь, какие книжки умные бывают?!
Нравственный урок.
Чтение — лучшее учение.
Ученье свет, а неученье тьма.
Книга — зеркало жизни.
Кто много читает, тот много знает.
Не на пользу книги читать, когда лишь вершки с них хватать.
Воспитание чувств.
Почему Митьке стало жаль собственное отражение?
Почему другой Митька так переживал пропажу книг? Чем они были ему дороги?
Какой поступок матери мальчика из Зазеркалья вызывает к ней уважение?
Какие чувства охватили Митьку во время рассказа его двойника?
Речевая зарядка.
Как понимать слово «зябко»?
Чем были перевязаны книги?
Как по-другому можно сказать «досель никогда не видал?»
Что это за «красный угол» в избе?
Объясните выражение «крепость», «люди подневольные», «работать по найму», «оброк»?
Кто такой «денщик»?
Развитие мышления и воображения.
Как Митька догадался, что мальчик из Зазеркалья жил в другом времени?
Что удивило Митьку в рассказе его отражения?
Зачем надо было деду учить Митьку читать?
Что случилось с Митькой после путешествия в зазеркалье? Изменился ли он?
Чем могло бы закончиться это путешествие еще?
Сказка и экология.
Почему Митька остался дома и что за время года было?
Что заставило мать себя кипятком ошпарить? Чего она больше всего боялась?
Из чистых ли побуждений барин каждый год дарил бабам решето? Помните, «У всех на деревне их завались»?
Сказка развивает руки.
Предложить детям отремонтировать старые книги, играя с ними в «Книжного Айболита». РАБОТА С ТЕКСТОМ
Цель: вызвать эмоциональную отзывчивость и сопереживание рассказу мальчика-крепостного; активизировать мышление и воображение при обсуждении мотивов поведения персонажей и последствий этого поведения; обосновать выбор определений «хорошо» и «плохо», использовать сказку как притчу-нравоучение.
Формы работы: фронтальная и индивидуальная.
Вопросы по содержанию.
Откуда видно, что Митька не любил читать книги?
Что значит выражение: «заставлял внука из-под палки прочитывать»?
Чем отличался от Митьки его двойник из Зазеркалья?
Чем были вызваны слезы второго Митьки?
Какие чувства испытывал Митька, слушая рассказ мальчика из зазеркалья?
Как повлияла на Митьку встреча с мальчиком из зазеркалья?
Почему рассказ о Митьке называется сказкой?
Какую пользу Митька извлек для себя из приснившегося ему сна?
Как понять Митькино выражение: «Знаешь, какие книжки умные бывают»?
МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ
Эта сказка предусматривает либо фронтальную форму работы со всем классом, либо сугубо индивидуальную, основанную на родстве, совместном интересе и полном доверии ко взрослому. Поэтому для фронтальной работы основное направление — расширение кругозора детей о жизни в далеком прошлом, о нравах при крепостном праве на Руси, о положении «рабов» и психологии барина.
Индивидуальная работа имеет целью доверительный разговор о личностных качествах ребенка, как бы наблюдающего за собой в зеркало, то есть видящего себя со стороны. Взгляд этот позволяет без лести и уступок видеть свои недостатки, уметь объективно оценить свои ошибки и сознаться в них самому себе. В разговоре с ребенком о сказочном персонаже по имени Митька родитель или педагог смогут без особого напряжения узнать проблемы, сомнения и признания ребенка, поскольку он будет говорить не от себя, а от имени Митьки. Надо только внимательно прислушаться к словам и откровениям.
Маленькое исследование самого себя, попытки самоанализа дадут ребенку возможность узнать и мнение близкого человека о нем самом через анализ сказочного персонажа, его поступков и мотивов поведения. Здесь важно не переходить на личность ребенка, а остаться в рамках сказочного сюжета и анализировать героя, а не ребенка. Перенос анализа ситуации на самого себя произойдет у ребенка помимо усилий взрослого, и даже необязательно во время разговора о Митьке, а, возможно, много позже.